3. The kid spoke himself

By the end of the first year of life, the child utters the first words. “Say: ma-ma! Ma-ma! ”- his parents teach, and finally the moment comes when he repeats:“ Ma-ma! ”Do not think, however, that the child’s learning of speech began only now that he began to repeat your words.

The child begins to train his speech apparatus from the age of one and a half months, making more and more complex sounds and sound combinations, which are called pre-verbal voice reactions. They can distinguish many sounds that will later be elements of articulate speech. But while they can not yet be called the sounds of speech.

All normally developing children have a certain sequence in the development of pre-speech reactions:

Speech is formed from vowels and consonants. Vowels are tonal sounds that are created by vocal cords; in the formation of consonants sounds of the main importance are the noise arising in the cavities of the pharynx, mouth and nose. Such noises occur when air passes through a narrow gap between the tongue and the upper teeth (t, e), between the tongue and the hard palate (g, c), through the gap formed by the close lips (c, t) or teeth (g, c). The sounds produced by the abrupt opening of the lips (b, c) are called explosive. Whisper speech is carried out without the participation of the vocal cords, it consists of only noise sounds. It must be said that whisper speech can be obtained in children only after three years.

Learning the articulation of speech sounds is a very difficult task, and although the child begins to practice sounding from the age of one and a half months, it takes him almost three years to master this art. Walking, flute, babbling, modulated babbling are a kind of game and that is why it gives the child pleasure; he persistently, for many minutes repeats the same sound and, thus, trains in the articulation of the sounds of speech.

Usually, at the first manifestations of walking, the mother or one of the relatives begins to “talk” with the baby, repeating: “ahhhh! a-gu! ”, etc. The kid animatedly picks up these sounds and repeats them. Such mutual imitation contributes to the rapid development of increasingly complex pre-speech reactions when the child begins to utter whole babble monologues. If they do not deal with the child, then the chatter and babbling of it will soon cease.

In order for the baby to gulil and babble, it is necessary that he be full, dry and warm, and most importantly, that he has emotional communication with adults. Against the background of joyful revival, all voice reactions become expressive and persistent: children “talk” with various intonations and for a long time 10, 15 minutes in a row. During such a game with a child, it is very important to create conditions so that he can hear himself and the adult. Here, the mother deals with the four-month-old Yura: he utters the sounds “agu-y”, and the mother, after sustaining a small pause of 1–2 seconds, repeats these sounds. Yura animatedly picks them up and says “agu-y” again, etc., every now and then squealing happily. Here the emotional reaction of the adult who plays with the child is very important. If he expresses mimicry and intonation pleasure, joy, when a child imitates sounds, then success will be particularly significant. Already from the first months, the approval of adults is a strong incentive for children.

Preverbal reactions will develop poorly when they are engaged with the child, but he cannot hear himself and the adult. So, if there is loud music in the room, people are talking to each other, or other children are making noise, the child will become silent very soon. All voice reactions of a child who is constantly in a noisy environment develop very late and are very poor in the number of sounds that he learns to articulate. This circumstance especially needs to be borne in mind by those parents who believe that a child from an early age should be accustomed to noise, otherwise, they say, he will be spoiled and will then demand some special conditions, “Our Lucy, you know, not the princess! Why does life have to stop, if she wants to eat or sleep? ”Such a dad says indignantly.

One young father - a big fan of jazz music - constantly turns on the tape recorder, believing that he does this not only for his own pleasure, but also for the proper upbringing of his little daughter: “We don’t have a separate nursery room and are not expected, so the child should get used to sleep and play and when talking and listening to music. Absolutely non-pedagogical to dance to the tune of a child. ” By the way, when adults do or relax themselves, they usually require silence, and Lyusiny “agu-y” and “bu-y” - these are also exercises, and it means that they also require certain conditions. In addition, the immature nervous system of a young child is especially sensitive to the harmful effects of noise. This is not at all pampering - this is only a concern for the proper development of the baby.

There is another condition that is probably known to many, but nevertheless very often not observed - and not only in the family, but also in children's institutions: the child must see the face of the adult who is talking to him well. It is interesting here to tell about the experiments conducted in our laboratory G. S. Lyakh. With several babies at the age of two months, classes were held in the child’s home in which the adult performed articulatory movements in front of the child for 2-3 minutes (as if to make sounds “a”, “y”, etc.), but the sounds did not uttered. The children stared at the adult’s face (Fig. 33 and 34) and very accurately repeated his facial expressions.

Fig. 33. A 2-month-old baby imitates the articulation of the sound "y."

Fig. 34. A 2-month-old baby imitates the articulation of sound “a”.

When the adult began to make sounds, the babies immediately picked them up and reproduced quite accurately. But as soon as the adult covered his face, the imitation of facial expressions and sounds immediately stopped (Fig. 35).

Fig. 35. An adult utters the sounds behind the mask. The kid looks calmly. Identity is not.

Before other children of the same age (second group), an adult uttered the same sounds “a”, “y”, “s”, etc., but his face was covered with a medical mask and was not visible to the child. The children of the second group did not pay attention to the sounds pronounced before them and did not make any attempts to imitate them. Only after they learned to reproduce the sounds uttered by adults, they began to imitate the audible sounds. Thus, it turned out: first, the exact connections between the sound and the corresponding articulatory facial expressions should be worked out, only then the ability to sound imitation, when the child does not see the adult facial expression, appears.

In life, unfortunately, it is constantly observed that they talk with small children at a great distance and do not care that the speaker’s face is clearly visible to the child. “Agu-y, agu-y, Olenka,” says the mother, while she herself leaned over the sewing at that time. Meanwhile, if the baby does not see her mother's articulatory facial expressions, she cannot reproduce the sounds that she utters! That is why 2-3 minutes, fully given to the child, will bring him much more benefit than long conversations between the cases, when the child hears the voice of an adult, but does not see his face - in this case it will be just a noise for the baby.

In the eighth month, children begin to repeat the syllables for several minutes in a row: “yes, yes, yes, yes,” “ta-ta-ta-ta”, etc. It is important to keep in mind that babble is very connected with rhythmic movements: a child rhythmically waving his arms (often knocking with a toy) or jumping, holding onto the railing of the crib (playpen). At the same time, he shouts syllables in the rhythm of movements, and as soon as the movements cease, he stops. Therefore, it is very important to give the child freedom of movement — this contributes not only to the training of his motor skills, but also to the development of “pre-verbal” articulations.

The tactile and muscular sensations received by the child when washing, bathing, feeding are also very significant. The same muscles are involved in chewing and swallowing food as in the articulation of sounds. Therefore, if the baby receives a long time for pureed food and the corresponding muscles do not train, the development of a clear articulation of speech sounds is delayed. Very often, a child who constantly eats chopped meat chops, mashed vegetables, pureed apples, etc., not only in early childhood has a sluggish articulation of sounds, but also preserves it later.

So, at the end of the first year of life, children try to repeat individual words after adults. Girls start talking a little earlier — at the 8th – 9th month, boys — at the 11th – 12th month of life.

A number of domestic linguists studied the development of the speech of children. N. Rybnikov and A. N. Gvozdev did a lot in this regard. Their research has established such a sequence in the development of the child's language.

This is a very concise and dry list of stages in the development of children's speech. Behind each of them is a great work of the child himself and the people around him: it’s not at all easy to learn how to pronounce the words you hear! It is necessary to repeat them correctly after adults - and the reflex of imitation, extremely strongly developed in young children, helps in this - it’s not for nothing that they say about babies: “These are monkeys!”

But it is not enough just to repeat the word - you need to train in its pronunciation. And the child constantly repeats: “Mom-ma! Mom-ma! ”Listening to one-year-old children, we wonder how it does not bother them so many times to repeat the same word ?! Here the children are helped by another reflex - the play. The repeated repetition of syllables and words is a very exciting activity for kids, especially if someone listens to them!

It must be said that the child needs an audience at all stages of speech development, but at the earliest, he cannot do without it at all, and if no one pays attention to the baby, then he becomes silent. That is why adults should approach the child from time to time, talk to him, listen to him and show that they listen with pleasure.

The first words of children have a broad generalized meaning, but these are not the levels of generalization mentioned in the previous chapter, this is a very primitive generalization, arising from the fact that the child still does not clearly distinguish between the objects that he calls this word. The one-year-old Slavik used the word “ko” to designate milk, a cup, a bib. Vera at the same age called “yum-yum” the name of any food and dishes from which she was fed, that is, everything that had food reinforcement for her.

The same words are still the name not only of such an undifferentiated group of objects, but also of the actions that produce them. The same Vera, hungry, shouts: “Yum-yum!”, I.e. “give me some food”; when she saw the child who was eating the cookies, she pointed at him: “Yum-yum!” - “eating”.

The one-year-old Lenochka used the same word “mother” in different situations. The mother leaves the room, and the girl calls her anxiously: “Mom! mother! ”I found a red button on the floor, raised and enthusiastically exclaims, addressing my mother:“ Mom! Mom! ”She fell and whined plaintively:“ Ma-ma-a! ”The word“ mother ”for Lena is not only referring to a specific person, but also designating various actions that the child expects from her mother: come here, look, help me!

Only very gradually do children assimilate different names for all objects and actions. As many psychologists testify, in this process, the manipulation of objects is extremely helpful.

For illustration, we present some of our observations.

At 1 year 3 months, Alyosha used the word “ki” (kitty) to refer to many objects - a cat, a hat, a fur coat, a teddy bear and a monkey, and the word “eye” (window) was associated with a window, a picture, a portrait and a mirror hanging on the wall. With all the objects that were designated by the word "kitty", many actions were performed. Wearing a fur coat before the walk, the child stretched his arms and stuck them in his sleeves, turned his neck when buttoning them, felt the weight of the fur coat on himself, etc. The dressing of the cap was associated with other motor acts. Alyosha stroked the cat many times, tried to grab her, two or three times she scratched him; many times the boy ran after the cat, tried to take her in his arms, here he received a lot of sensations of a completely different character than in actions with a fur coat and a hat. With a plush toy — a bear and a monkey — the child played, taking them in his arms, seated him at the table, put them to sleep, etc. Moreover, each of these actions was associated with a specific word that the adult pronounced. A month later, Alyosha made significant changes in the designation of these items with the words: “ki” began to refer only to the cat, the hat and fur coat began to be called “xia”, and the teddy bear and monkey - “miss.”

The situation with the word “window” was quite different. At 1 year 3 months, and at 1 year 4 months, and at 1 year 5 months, this word still meant a window, a picture, a portrait and a mirror. The child saw objects hanging on the wall, but any active actions with them were impossible for him, and one passive contemplation of these objects, summarized by the child due to their location on the wall (or in the wall), was clearly not enough to distinguish them from each other.

As you can see, in the development of motor speech the same patterns operate as in the development of understanding of words - remember the experiments where children developed 20 visual conditioned reflexes and 20 motor reflexes on a book? .. If the connections were only visual, the word “book” remained the designation of only one subject, and if the connections were motor, the word “book” began to generalize many books. It turns out that in order for the child to begin to call a certain object with the word, actions with this object are necessary.

Many authors who have studied the development of the speech of children indicate that the child first of all begins to name those objects that are more often touched with hands: “spoon”, “cup”, “plate” (“teapot” or “vase” much later); details of objects that he touches with his hands, also stand out earlier (for example, the handle of a cup, and not its bottom).

During the first half of the second year of life, the child learns a large number of names of objects and actions, but they all relate to individual objects so far; they have not yet received a generalized meaning.

In the second half of the second year many important events take place. At this time, the child begins to put two words into a phrase. “Mom, di!” (Mom, go) - said Lyalya at 1 year and 6 months old; “Mom, give it to me!”, - Kate uttered quite clearly at the same age; Igorka's first sentence at 1 year and 8 months was “Baba, Katey!” (woman, swing). This is a very big complication in the activity of the brain: a system of connections has been developed for each word, and now they are being combined. Once started, this process of merging communication systems further develops very rapidly. In the third year of life, children begin to build phrases already in three words, and they all express the desires and needs of the baby: “Tanya, give yum!”, “Victor wants a ghoul!” (Walk).

Another important event occurs in the development of the speech of children about two years old: they discover that everything around has its own name - each, every subject! The child greedily asks: “What is this?”, “And what is this?” - and he finds out that this is a dog, this is a bus, this is a bird, this is a car, etc., etc.

But this soon ceases to satisfy the little ones - they want to continue to know: what is the name of this boy? And that girl? And that dog over there? What about a sparrow that bathes in dust? “What is his name?” They now continuously ask. If you can not satisfy the interest of the child, then he himself will immediately come up with a name.

When she was two and a half years old, Marisha was presented with two live crayfish; she immediately called them: Biha and Micah. Cancers sat dully in a bowl of water, barely moved their whiskers and refused to eat, although they were offered meat and flies, and everything they could think of. Someone brought in as treats for earthworm crayfish. Marisha, of course, first asked what the name of the worm was. While the adults thought how to answer, she herself suggested: “Let him be Zinochka!” (Biha and Miha squeezed back from Zinochka, they didn’t have her, and so that they would not die of hunger, they were let out into the rivulet).

The same girl rode with her grandmother in a tram and all the time asked the question: “What is your son-in-law?” (What is their name?), Showing this to one of the passengers, then to passers-by on the street. Seeing the herring sticking out of the bag of a woman who was standing nearby, Marisha asked about her: “How are they sowing seedlings?”

You see, what a thirst a child has to find new and new designations for each object. He so wants to know more titles - you just tell him! This is what ensures the development of higher degrees of generalization in young children.

If the name is difficult, then very often the baby replaces it with a consonant, easier to articulate. Julia (2 years 6 months) did not always agree to accept the names that adults offered her. So, when she was called the nightstand, Julia frowned and said: “Lutche - Tanechka” - and so she began to call the nightstand; столик у нее был Толик, диван — Ваня и т. д. При этом Юля не просто коверкала слова или пропускала часть трудных для нее звуков, но всегда поясняла: «Лютче так».

Коля в 3 года плохо выговаривал звук «р», но в сочетании с «д» он ему удавался (так, слова «дрова», «ведро», «вдруг» и т. п. он произносил правильно); мальчик уговаривал маму: «Давай все так называть — дрыба, дроза!» (рыба, роза).

В главе I уже говорилось о том, что усвоение ребенком последовательности звуков в слове есть результат выработки системы условных связей. Но и соединение слов в фразу тоже имеет в основе выработку системы условных связей. Первым на это указал Н. И. Красногорский (1952 г.). Он отмечал, что соединения слов в фразе представляют собой стереотипы, или шаблоны. Ребенок подражательным путем заимствует определенные звукосочетания из речи окружающих людей.

Этот принцип стереотипа (или шаблона) очень хорошо виден, если прислушаться внимательно к речевым реакциям детей. «Галя, что ты тащишь в рот?» — сердито спрашивает отец трехлетнюю дочку. «Всякую гадость!»—отвечает она. Девочку часто бранят за то, что она тащит в рот всякую гадость, и теперь она просто договорила конец привычной фразы, т. е. усвоенного словесного стереотипа.

«Хочешь яичко?» — обращается бабушка к Леночке 2 лет

6 months. «Да не патое, а зоотое», — говорит Лена. Слово «яичко» как бы тянет за собой следующие: «да не простое, а золотое» — ведь сколько раз Лена слышала это сочетание слов!

Мать предлагает трехлетней Кате половину пирожка: «Поделим?» — «Поделим ловко — тебе ботву, а мне морковку!» отвечает дочка. Слово «поделим» прочно входит в словесный стереотип, который девочка сразу же в воспроизводит.

Во всех этих случаях очень четко виден один и тот же принцип выработки единой системы условных связей. Вы прикасаетесь к одному звену — и приходит в действие вся система. Иногда одно и то же звено входит в состав двух стереотипов, и тогда легко получается путаница. Рома (3 года 2 месяца) декламирует:

Котик беленький, Хвостик серенький, Вот как, вот как, Серенький козлик!

Здесь слово «серенький» сразу как бы переключило один речевой стереотип на другой.

Леня (тоже 3 года 2 месяца) рассказывает сказку про курочку рябу. Когда он дошел до слов «плачет дед, плачет баба», то далее «соскользнул» на другую сказку: «Как же мне не плакать? Лиса забралась в мой домик и не уходит!» Здесь причиной перескока оказалось слово «плачет», которое входит в обе сказки.

Профессор А. Г. Иванов-Смоленский в опытах по изучению условных рефлексов также наблюдал, что если в двух системах условных раздражителей есть общий компонент (составная часть), то это создает своего рода «дренаж» для перехода процесса возбуждения из одной системы в другую. Иванов-Смоленский показал, что это явление «дренажа» возбуждения имеется и у более старших детей, но оно уже не проявляется в соскальзывании с одного стереотипа на другой, а остается в скрытой форме. Мы, взрослые люди, можем наблюдать это явление на себе: какое-то ощущение вызывает у нас не одну, а несколько ассоциаций. Однако мы продолжаем развивать одну определенную мысль, затормаживая побочные.

Таким образом, частые соскальзывания мысли у малышей имеют под собой понятную физиологическую причину.

Так на основе все более и более сложных стереотипов формируется активная речь ребенка.

Мы, взрослые люди, даем детям множество речевых стереотипов, которые служат им шаблонами. Но вот вдруг слышим:

— Бабуся, мы дарим тебе три духа! — и трехлетняя Мариша преподносит бабушке набор из трех флакончиков духов — от себя, мамы и папы.

— Ты это иголком сошила? — интересуется Леша 2 лет 10 месяцев, когда мама надевает ему новую рубашечку.

— Ой, не давли грибок! — кричит Леночка 2 лет 10 месяцев. Она же восхищается: «Посмотри, какое стадо черников!»

«Иголком», «черников», «три духа» и т. п. — это ошибки, которые связаны с недостаточным овладением языком. Некоторые из этих ошибок, однако, настолько распространены и так закономерно повторяются в речи всех правильно развивающихся детей, что о них стоит поговорить особо.

«Закономерности» ошибок в детской речи важно знать для понимания процесса развития речи. Кроме того, родители и воспитатели должны знать, как относиться к ошибкам ребятишек.

Какие же ошибки наиболее типичны и чем они интересны?

В отношении глаголов наиболее частой ошибкой является построение глагольных форм по образцу одной, более легкой для ребенка. Например, все дети в определенном возрасте говорят: вставаю, лизаю), жеваю и т. д. «Прожевал, наконец?» — «Жеваю». — «Ну, вставай, хватит валяться!» — «Вставаю, вставаю!» — «Мама, а Лека стекло лизает!»

Такая форма не изобретена ребенком, он ведь постоянно слышит: ломаю, ломаешь, засыпаю, засыпаешь, хватаю, хватаешь, разрешаю и т. д., и, конечно, малышу проще использовать одну стандартную форму глагола. Кроме того, артикуляция слов «лизаю», «жеваю» легче, чем слов «лижу», «жую». Поэтому, несмотря на поправки взрослых, ребенок упорно говорит по-своему. В основе этих ошибок, следовательно, лежит подражание часто употребляемой форме глагола, но образцу которой ребенок изменяет и все другие глаголы. Иногда такое подражание происходит по образцу только что услышанной формы глагола.

«Игорюшка, вставай, я тебя давно бужу». — «Нет, я еще поспу», — отвечает трехлетний мальчуган.

Четырехлетняя Маша вертится около матери, которая прилегла отдохнуть. «Маша, ты мне мешаешь». — «А что ты все лежаешь и лежаешь?»

Ученые, изучавшие развитие детской речи, отметили, что когда ребенок усваивает какую-нибудь одну форму языкового значения, то далее он распространяет ее на другие. Иногда это обобщение языковой формы оказывается правильным, иногда — нет. В случаях, подобных приведенным здесь, такое обобщение было неправильным.

У маленьких детей, как указывает А. Н. Гвоздев, очень часто наблюдается употребление прошедшего времени глаголов только в женском роде (с окончанием на «а»). «Я попила чай», «Я пошла» и т. п., — говорят и мальчики. Причина этой очень частой ошибки неясна; возможно, она лежит в большей легкости артикуляции.

Дети встречают много трудностей, когда начинают изменять имена существительные по падежам. Ну, на самом деле, почему столы — столов, а стулья — уже стульев?! Не справляясь со сложностью грамматики русского языка, малыши образуют падежные окончания но какому-нибудь уже усвоенному образцу. «Возьмем все стулы и сделаем поезд», — предлагает трехлетний Женя своему приятелю. «Нет, — возражает тот, — здесь мало стулов». А вот Гера трех лет восьми месяцев уже хорошо запомнил, что множественное число от слова «стул» — «стулья»: «У меня в комнате два стулья, а у тебя скоко?»

Когда в речи ребенка появляется творительный падеж, он долгое время образует его по шаблонной схеме путем присоединения к корню имени существительного окончания ом, независимо от рода существительного: иголком, кошком, ложком и т. д., т. е. по образцу склонения имен существительных мужского рода.

Дети постоянно делают ошибки в родовых окончаниях имен существительных: «людиха» (женщина), «цыплиха» (курица), «лошадиха» (лошадь), коров» (бык), «людь» (человек), «кош» (кот) и т. д. У четырехлетнего Севы отец — врач, но сам он, когда вырастет, будет прач (по его мнению, «прач» — это мужчина-прачка), так как ему ужасно нравятся мыльная пена и пузыри. Трехлетнюю Люсю, напротив, прельстила профессия врача, и она решила, что когда будет большая, то станет «врачкой».

The mistakes that children make in using the comparative degree of adjectives are very typical. In this case, again, the imitation of the previously learned form is clearly manifested. We say: longer, funnier, poorer, more fun, etc. A large number of adjectives have a comparative degree in this form. Is it any wonder that the little ones say: good, bad, higher, shorter, etc.

"You are a good boy!" - "And who is good, me or Glory?" "I'm close to the kindergarten to go." - "No, close to me."

Children without any embarrassment form a comparative degree even from nouns. “And we have pines in the garden!” - “So what? And our garden is still pine! "

All these examples show that typical mistakes in children's speech are related to the fact that grammatical forms are formed according to a few previously learned patterns. This means that classes of words with their corresponding grammatical relations are not yet clearly separated, they are still primitively generalized. Only gradually, when such a division becomes clear, will grammatical forms be subtly distinguished.

Usually adults confine themselves to laughing at the funny distortion of the word. When a child’s mistakes in speech are random (like “three spirits,” “they did not pressure,” etc.), then they really should not fix the attention of the child. The same mistakes that are typical (the formation of the instrumental case with the help of the end of the th, regardless of the gender of the noun, the end of its comparative degree of adjectives, etc.) must be corrected. If you do not pay attention to them, the child’s speech will remain incorrect for a very long time.

In no case can not laugh at the kid or tease him, as is often the case when a boy says “I went” for a long time, “I drank”, etc.

Up to three years, Igor K. persistently used the past tense of verbs only in the feminine gender. To wean him, the grandmother and the nanny began to tease the kid: “Oh, our girl drank tea!”, “You know, Igor is a girl because we have a girl - he says“ took ”,“ fell ”!” The boy took offense, wept and avoided verbs in the past time. “Go drink tea, Igorek!” - “I’ve been drunk already!” - “Did you take the book?” - “No, I don’t take it.” Only in three and a half years, Igor began to gradually use the past tense of verbs correctly.

It is also not necessary to retell children's words and phrases with an error as anecdotes, especially in the presence of the children themselves. Children are very proud of the fact that they managed to make adults laugh, and they begin to distort the words intentionally.

The best thing is to calmly fix the child, without making a bit of a sharpness or cause for offense.

Talking about mistakes leads us to another, very interesting question - about children's word creation. In both of these phenomena, there are quite a few common features both in external manifestations and in the mechanisms of their occurrence.

It is obvious to us that most of the words the child memorizes by imitation: “give-and-let” - the mother addresses her one-year-old son and takes the toy from her hands; “Give-give” - repeats the baby. “Kitty, this is kitty,” an adult shows up to a cat; “Ki-i” is how the child responds.

But if you carefully listen to the children's speech, we will notice a lot of words that the kids seemed unable to borrow from us adults.

- I'm the truth! - declares four-year-old Alyosha.

- Ugh, what a hood! - frowns from the rain three-year Igorek.

- Look, what a bukarashka! - Stasik is moved by three years of five months, looking at the little bug.

Dima, three years and two months, is standing with her father in a zoological garden in front of an open-air cage, in which several birds of different breeds are placed, and then pointing to one, then to another, achieves: “Well, Dad, what is her name?” Dad shrugs and is silent . Then Dima tugs at his sleeve, decisively explains: “That bosha is called a granny, and the little one is a cook. Do you remember? ”And goes on, very pleased that he left behind not some unknown birds, but quite definite ones: a cook and a grandmother.

Mom praised the five-year-old Marina for having thought herself to sweep the floor and wipe the dust: “You have become completely independent!” The girl looked very seriously at her mother and replied: “I’m not only independent, I am self-sufficient and self-certifying!”

The appearance of such "new" words in the speech of children is called word creation.

Word-making is one of the most important features of the child’s speech development. This phenomenon was studied both in our country (N. A. Rybnikov, A. N. Gvozdev, K. I. Chukovsky, T. N. Ushakova, and others) and abroad (K. and V. Sterna, Ch. Baldwin and others). The facts collected by many researchers - linguists and psychologists show that the first years of a child's life are a period of enhanced word creation. At the same time, it turns out that some “new” words are observed in the speech of almost all children (for example, “all”, “real-life”), while others are found in some children and not in others (“Mom, you are my washing dog!”, “ what a dictary you are, dad! ”, etc.).

KI Chukovsky emphasized the creative power of the child, his amazing sensitivity to the language, which are revealed most clearly in the process of word creation.

N. A. Rybnikov was amazed at the wealth of children's word formations and their linguistic perfection; He spoke of the word creation of children as "a hidden children's logic, unconsciously dominating the child's mind."

What is this amazing ability of guys to create new words? Why is it so difficult for adults to use word-making, and children are pleased, made laugh and surprised by a multitude of new words built according to all the laws of the language, which the child, in effect, is just beginning to master? Finally, how can we explain the word-making, along with the stereotype of the child-assimilated speech patterns, which we have already spoken about in some detail? Let's try to understand these issues.

First of all, let's see how word-making manifests itself in the speech of children.

Here it is interesting to cite some observations of the psychologist T. N. Ushakova, who has done a lot in studying the creativity of children.

TN Ushakova identifies three basic principles by which children form new words: a) a part of a word is used as a whole word (“word fragments”); b) the end of another (“alien” endings) is added to the root of one word, and c) one word is composed of two (“synthetic words”).

Here are examples taken from the work of T. N. Ushakova: "Word-fragments":

1. Sculpture (that which is molded): “We sculpted, sculpted, and sculpted” (3 years 6 months).

2. Groin (smell): “Grandma, what does it smell like, what is this smell here?” (3 years 6 months).

3. Jump (jump): "The dog jumped a big jump."

(3 years 10 months).

4. Dyb (noun from adverb “on end”): “Your hairs stand on end”. - “Is it up?” (4 years 11 months).

Adding to the root of the "alien" end:

1. Blizzards (snowflakes): “The blizzard is over, only blizzards are left” (3 years 6 months).

2. A tornness (hole): “I don’t see where the tornness on a blouse” (3 years 8 months).

3. Light (light): “A piece of light on the floor” (3 years 8 months).

4. Helping (help): “To dress yourself, without helping?” (3 years 8 months).

5. Truth (telling the truth): “I am the truth!” (4 years).

6. Smell (smell): “Why drive me to this smell?” (4 years 7 months).

7. Dryness (dryness): “Do you know that hippos can die from dryness?” (5 years).

8. Burota (noun from the adjective “brown”): “This is a brown bear - look what a bustard” (5 years 10 months).

9. Quest (searches): “I didn’t look for a button, I forgot about this quest” (4 years 10 months).

10. Imetel (the one who has): “I am the breeder of lard” (6 years).

11. Terrible (terrible): “Do not tell about your terrible things” (6 years).

"Synthetic words":

1. Liars - a thief and a liar (3 years 6 months).

2. Bananas - banana and pineapple (3 years 9 months).

3. Tastes - tasty chunks (4 years).

4. Babezyana. - monkey grandmother (4 years).

In our observations, many synthetic verbs and adjectives are noted: icebreaker ("icebreaker, it is icebreaker"), pochaypit ("we have already pochaypili"), "huge"

(huge and huge - “a house so big, just huge!”), mapin (“I am a mapina daughter”, that is, mother's and father's), all people (“this is not your teacher, she is all people!” - m. e. total).

How to get the "broken words" is not difficult to understand. A.N. Gvozdev drew attention to the fact that, starting to speak, the child first as if pulls out a stressed syllable from the word. Thus, instead of the word “milk” he says only “ko”, later “moko” and, finally, “milk”. Hence the fragments of words in the speech of young children. Take at least the word "sculptor" (that which is molded). We say: sculpt, molded, etc. - the child also highlights the stressed syllable "lep".

The second way a child creates new words - joining the root of the word “alien” ending - is also very common. These words sound especially peculiar: blinks, kindness, cleverness, smelly, rejoicing, etc. We, adults, do not say such words. And yet, if you look closely, it is from us that the children receive samples for creating such word-formations, therefore, here too the mechanism of imitation ultimately operates. After all, the child has created a “sandwich” on the basis of the word “snowflake”. But are there few words in the Russian language that are similar to "bitter" and "borax"? Suffice it to recall "deafness", "nausea", "crampedness" and many similar words. The child came up with the word “cleverness” (“Cats are the first by cleverness”) - but didn't he hear the words “stupidity”, “weakness”, “timidity”, etc.? 1.

In some cases, the baby, having heard some verbal form, now imitatively creates a new one. “What is the punishment that because of coughing you cannot go to the kindergarten,” says mom. “And for me, this is not a punishment, but a joy at all!” Answers the five-year donka. In such cases, the imitative origin of the new word is obvious to us. In most cases, the pattern by which a new word is created was acquired by the child sometime earlier, and therefore for the people around them the “new” word of the child is a revelation.

One can cite many examples of such a “distant” imitation of what the child has memorized before. Remember, we talked about a kind of “filing cabinet” in the Wernicke zone (the auditory speech area)? New words and built on patterns that are stored there.

It is also interesting to see how “synthetic words” are created. In such words as “liar”, “bananas”, “huge”, there is a clutch of those parts of the word that sound similar: a thief - a liar, a banana - pineapple, a huge one - huge, etc.

Otherwise, those words that sound different, but are constantly used together, for example, the words "tea" and "drink" (you get the verb "Chaypit"), "take out" and "take" (take out - take me a splinter), " all people "," all people "(all people)," in fact "(real-life). These words are built on the same principle as the “synthetic words” of adults: a collective farm, a state farm, a plane, a universal one, and many similar ones. In this form of word-making, the meaning of speech patterns also manifests itself, which the child constantly hears ...

Now you can answer the questions posed at the beginning of this section. Word-making, like learning ordinary words of a native language, is based on imitation of the speech stereotypes that surrounding people give to children. Not a single “new” child’s word can be considered absolutely original - in the child’s dictionary there is necessarily an example according to which this word was built. Thus, the assimilation of speech patterns and here is the basis. The use of prefixes, suffixes, endings in children’s new words is always strictly in accordance with the laws of the language and is always grammatically correct - only combinations are unexpected. In this respect, those who emphasize the subtle sense of language in children are absolutely right.

But this subtle sense of language distinguishes the entire course of the formation of children's speech, it does not manifest itself only in word creation. Moreover, if we consider children's word-making not as a separate phenomenon, but in connection with the general development of a child’s speech, the conclusion is that it is not based on the child’s special creative powers, but on the contrary, a pronounced stereotype of his brain’s work. The main mechanism here is the development of speech patterns (patterns of the most pronounced verb forms, the inclinations of nouns, changes of adjectives by degrees of comparison, etc.) and the widespread use of these patterns. A sample for the “creation” of a new word can be given now, or it can be learned earlier, but it always exists.

When children reach about the age of five, their language begins to fade. Less and less you hear “new” words. Why is this happening? Dry up the creative abilities of the child? But after all, we have already said that this is not about creativity, but about general principles for the development of speech. It was just that by the age of five the child had already firmly mastered the turns of speech that adults use, now he subtly distinguished various grammatical forms and began to freely navigate in which of them and when to apply. So disappear "my moyashechka", "bad boy" and other amazing words that give such a charm to the speech of a small child.

So, word creation at a certain stage in the development of children's speech is a natural phenomenon and expresses insufficient mastery of the variety of grammatical forms of the native language; it is based on the same principles of the brain as the direct assimilation of the verbal material that we consciously give to our children.

Probably, these conclusions sound more prosaic in comparison with the widespread point of view on children's word creativity, but they make it possible to come closer to understanding the essence of this most interesting phenomenon.

- Do you want me to tell you a fairy tale? - often offers toddler mother or grandmother (of course, they are the most interested listeners).

At the age of three to five or six years, children love to tell fairy tales composed by themselves. For the little ones, this happens in the form of “reading”: they hold an open book in their hands and “read” it. But more often the child is attached more comfortably about someone from the family and asks to listen to his fairy tale.

During the third or fourth year of life, a child has a further complication of speech patterns: the phrases become verbose, their grammatical structure is improved, but stereotype makes itself felt here, although it takes on a new form. Now you can often observe that the child takes whole ready-made phrases and makes up a story, a fairy tale. This is one of the most important manifestations of the development of a child’s thought-speech activity: the abilities of verbal thinking and its connected expression are trained in it.

Some parents have a negative attitude to the inclination of children to tell various stories and fairy tales, considering that this too develops a fantasy. But the child needs it. If he talks little, he should be called to such stories, asked to “read” or tell a fairy tale and listen to it carefully; Sometimes you should give some details or ask a few questions. _{(FOOTNOTE: Unfortunately, parents rarely write down fairy tales of their children, and therefore they are difficult to collect. And it is necessary to write down fairy tales without fail. Or during the child’s story, or, as a last resort, immediately after the story.)}

The first tales of children about three years old are very simple and short - just a few phrases, and the phrases are almost completely taken from some well-learned fairy tale.

And yet, in these tales, kids try to say something of their own.

As a rule, a fairy tale begins with the words: "Once upon a time" or "once upon a time" ... This is, as it were, a symbol of what follows next is a fairy tale, and not a simple conversation. Fabulous expressions of speech are also used: “and now I asked,” “how can I not cry?”, “Whether it is long or short”, etc. The protagonist is usually an object, an animal or a person who is now caught up in the eyes of a child, and an event (beyond a single event, the matter rarely goes) is borrowed from a well-known fairy tale.

The phenomenon of speech stereotypy here makes itself felt very strongly: one can constantly observe that a word entails a memorized phrase with which it is firmly associated. Sometimes such a phrase, which has arisen from a random association, does not have a semantic connection with the previous ones, but the little storyteller does not notice this.

Here are a few fairy tales of children aged about three years.

Ira, at the age of two years, eight months, told the following fairy tale: “Once there was a Golden Flower. And to meet him a man. “What are you crying about?” - “How can I, poor thing, not cry? Ay-doo-doo, ih-doo-doo, lost man arc. "

At the dacha, where Ira lived, in the yard grew yellow flowers, which are called golden balls, hence the first character in the fairy tale. Someone had just visited the owner of the dacha, and she said: “The neighbor was a peasant”, - this is how the second character appeared, and the transition to the final words was prepared by the already existing strong association of the word “peasant” with the phrase “i-doo-doo, lost man arc. "

The roller in three years took the book and began to “read” in a monotonous voice: “Once upon a time there lived a mom, a dad and a roller. Still lived Murka. Murka sat on the window, and rolled out of the window, and rolled! Suddenly there is a bear. “Murka, Murka, I'll eat you! "Let me go, please, I will give you a dear ransom for me!"

Roller saw a cat sitting on the window-sill and began to tell a fairy tale about her; the word “window” drew a well-learned stereotype from “Kolobok”, and the word “let go” entailed another verbal stereotype from “The Tale of the Fisherman and the Fish”.

Sveta of three years tells tales about Sveta the girl (obviously, referring to herself). Here are two of them:

- Once upon a time there was a girl Svetochka. Very nice girl. For a long time, whether for a short time, the girl Svetochka is walking, and towards her a cockerel. The cockerel, cockerel, golden scallop, butterfish, silk wool.

- Once upon a time there was a girl Svetochka. Here lived and was eating the testicle. Grandfather beat the egg, did not break. Baba beat the egg, did not break. Are you interested in?

As you can see, in the fairy tales of young children, it is possible to trace the associations that “pull out” precisely these phrases from the child’s memory.

Сказки, рассказываемые детьми постарше, имеют более сложные сюжеты, в них есть некоторое развитие действия. Хотя в этих сказках и сохраняется традиционное начало «жил-был» и многое взято из «настоящих» сказок, все же здесь отчетливо выступает какая-то определенная мысль.

Некоторые ребячьи сказки очень нравоучительны и явно имеют целью воспитание окружающих взрослых: не только мы хотим через сказку оказать влияние на формирование представлений или поведение детей, но и они нередко пытаются повлиять па нас таким же образом.

Раечке четыре года три месяца. Вот какую сказку она рассказала своей маме: «В третьем девятом царстве жила-была принцесса. Она была такая красивая-красивая: с косой и с глазами! У нее была мама. Очень хорошая и добрая мама. Она покупала принцессе мороженое, а суп есть не заставляла. Мама услышала по радио, что деток надо закаливать мороженым, и вот закаливала принцессу!» Вам понятна мораль этой сказки?..

Тома в четыре года пять месяцев тоже сочинила очень поучительную сказку, которую рассказала родителям, по-видимому, в назидание. «Жили-были мама с папой. У них была дочка — волосики золотые, глазки голубые, платье красненькое — вся такая пестренькая! А мама-папа все равно в кино ходили, в гости ходили, а дочку дома оставляли. Вот пошли мама-папа в кино. Вдруг навстречу им волк. «Я вас съем!» Мама-папа напугались, закричали: «Не ешь нас, не ешь нас!»— и побежали к дочке!» Надо думать, что после такой страшной сказки Томины мама-папа задумаются над тем, как в кино уходить и дочку оставлять.

Похожую сказку рассказала своей бабушке Лера в четыре года пять месяцев: «Жила-была девочка. Вообще очень хорошая девочка: руки мыла, хорошо ела, песенки петь умела. И была у девочки бабушка. Вот пошла раз бабушка в магазин, вдруг навстречу ей волк. Во-от с такущими зубами! И как зарычит: «Я тебя съем!» Бабушка бегом домой побежала и уже никогда больше девочку свою не шлепала и в угол ее не ставила!»

Свою сказку Лида сама иллюстрировала (рис. 36).

Fig. 36. Вышли они из дома и увидели кошку.

Интересно, что и мама с папой, и бабушка, встретившись с волками, сразу понимали, в чем дело, и тотчас же исправлялись!

К числу нравоучительных сказок (их, кстати сказать, дети сочиняют довольно много) относится и сказка Лиды (5 лет 8 месяцев): «Жила-была одна девочка, она плохо ела. Со всего света доктора ее лечили, а она все равно плохо ела. А одни доктор сказал маме: «Идите гулять. Вам встретится вдруг кошка. Возьмите ее, и пусть у девочки будет кошка». Вот пошли они гулять. Вышли они из дома и увидели кошку! Они ее взяли и принесли домой. Девочка и кошечка стали вместе молочко пить, котлетки есть, и всем хорошо стало! А вот некоторые не знают и не хотят своим девочкам кошку взять!»

Сказка ребенка всегда отражает то, что больше всего волнует его сейчас. Гарик, которому было пять лет шесть месяцев (это было в 1943 г.), сочинил сказку о том, как просто можно прекратить войну: «Жил-был один волшебник. Ему очень не нравилось, что война — людей убивают, папы уходят на фронт. И вот долго ли, коротко ли придумал волшебник, как сделать, чтобы война кончилась: отпилить ту часть земли, где немцы живут! И так и сделал: вся-то земля вертится в одну сторону, а Германия — в другую!» И мальчик с надеждой добавил: «Ведь и взаправду можно так сделать?»

Этот же мальчик рассказал очень простую сказку о водосточных трубах — они почему-то произвели на него большое впечатление. «Вот был дом. И на одном углу дома было две трубы: одна длинная, а другая короткая. Которая труба длинная, так она очень красивая была — в три изгиба: раз, два, три! Вот вдруг пошел сильный дождь, сначала он на крышу лился, а потом в трубы. Из длинной трубы вода на землю текла, а из короткой на людей брызгала — вот так», — и автор показывает это на рисунке (рис. 37). Это — сказка без морали, просто она рассказывает о том, что заинтересовало ее автора.

Fig. 37. Водосточные трубы. Гарик (5 лет 7 мес.).

Леночка в возрасте около пяти лет часто сочиняла сказки о цветах — тоже повествовательного характера: «Жил да был такой красивый-красивый мак: красный, а в середине лиловенький! И жили-были колокольчики, совсем лиловые! Вот одна девочка пошла гулять. Вдруг навстречу ей мак стоит. Девочка говорит: «Мак, я тебя сорву», — и сорвала. Потом ей вдруг навстречу колокольчики стоят! Девочка говорит им: «Колокольчики, колокольчики, я вас сорву!» — и сорвала. И стали цветочки у девочки жить-поживать, давно поживать!»

Среди сказок мальчиков попадается много насыщенных техническими подробностями и почти лишенных действия. По есть и приключенческие, иногда с воинственным оттенком.

Игорек с раннего детства интересовался электричеством. В пять лет он сочинял много сказок «электротехнического» содержания. «Жил-был поп — толоконный лоб. С ним жила попадья — это жена такая у него была. Ну, еще были поповна и работник Балда. Поп — толоконный лоб стал электропроводку в доме делать. Ну делал, конечно, Балда. Поп-то не умел. Проводку сделали и поставили предохранители на шесть амперов. Ты знаешь, что предохранители бывают на шесть амперов, на десять амперов и на пятнадцать амперов? Ну вот, поставили предохранитель на шесть амперов, а ток- поп толоконный лоб пустил на сто амперов! Ты представляешь себе?! Ток дошел до предохранителя, проволочка в нем расплавилась, и ток дальше идти не может! А если бы не предохранитель, то был бы пожар! И сказал ему Балда с укоризною: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною!» Игорь не только рассказал сказку, но и нарисовал к ней иллюстрацию (рис. 38).

Fig. 38. Электропроводка в доме у пола — толоконного лба. Игорь (5 лет).

Незадолго до этого Игорю прочитали книжку Б. Житкова «Свет без огня», в которой описано устройство электрической лампочки, предохранителя и т. д. Под впечатлением этой книги и возник вариант «Сказки о попе и работнике его Балде».

Примерно в то же время Игорь рассказал сказку про бабу-ягу: «Стояла в лесу избушка на курьих ножках; жила в избушке баба-яга, костяная нога. Ей надо было электричество провести. И вот провели, только проводку сделали для слабого тока, всего на четыре вольта! Такой ток годится только для карманного фонарика, а не для дома вовсе! Поставит баба-яга обед вариться на плитку, а он не варится! Зажжет лампочку, а она даже и не светится! Ну, тогда позвала баба-яга монтеров, и монтеры переделали линию, сделали ее на столько вольтов, на сколько надо — на 127! И все стало хорошо!»

Еще некоторые подробности из жизни бабы-яги можно узнать из сказки пятилетнего Сережи: «Жила-была в лесу баба-яга. Ей надо было очень далеко на работу ездить. А в лесу ведь никаких автобусов там или троллейбусов нет. И баба-яга стала летать в ступе — это вроде вертолета. Мотор в ней заводится от аккумулятора: ну, как в «Москвиче». Из аккумулятора ток идет в мотор, там проскакивает искра, а карбюратор разбрызгивает бензин, и брызги загораются, и мотор начинает работать. А мотор соединен с пропеллером и вж-ж-ж! — и полетела! Баба-яга только рулем рулит!» (рис. 39).

Fig. 39. Баба-яга в ступе. Сережа (5 лет).

Шурик в пять лет пять месяцев очень любил смотреть телепередачи и вообще не представлял себе жизни без телевизора. Естественно, что в его сказке телевизору отведено очень важное место: «Вот жили в лесу заяц и лиса. Построили они себе избушки. Заяц — лубяную, а лиса — ледяную. Заяц, как построил избушку, поехал на Невский в Гостиный Двор и купил себе телевизор. Ну, конечно, он купил телик первого класса «Горизонт-101», экран у него во-о — 65 сантиметров! Он на 19 лампах. Привез заяц телевизор в избушку и поставил — столика ему не надо, он на своих ножках стоит. Воткнул антенну, включил в штепсель и стал смотреть все-то все передачи, по всем программам!» (рис. 40). Что стало с бедной лисой в её ледяной избушке, осталось неизвестным — весь интерес рассказчика сосредоточился на зайкином телевизоре.

Fig. 40. Заяц телевизор смотрит у себя в избушке. Шурик (5 лет 5 мес.).

В приключенческих сказках, напротив, очень мало описаний и деталей, зато много событий.

Пятилетний Славик сочиняет именно такие сказки, герой которых очень сильный и храбрый мальчик с удивительным именем Грмук. Вот одна из его сказок: «Жил-был мальчик, звали его Грмук — есть такое имя. Грмук был очень сильный: он мог во-он такой камень поднять и перебросить его через дом! И ничего не боялся! Пошел Грмук в космонавты. Его приняли — сказали, это ничего, что он еще не дяденька. Раз он такой сильный и храбрый, так можно! Грмук надел шлем, костюм, на груди у него написано было: «СССР». Сел Грмук в космический корабль. Приборов в нем — навалом! И оружия тоже — вдруг придется с кем-нибудь сражаться и кого-нибудь освобождать! И вправду — прилетел Грмук на Марс, а там как раз красные и белые марсианы сражаются. Грмук бах — в одного белого марсиапа, бах — в другого, бах — в третьего! Ну, остальные видят — дело плохо и побежали! Самый главный красный марсиан пожал Грмуку руку и говорит: «Спасибо, Грмук! Оставайся с нами!» А Грмук говорит: «Служу Советскому Союзу!» — и полетел домой».

Приключенческий характер имеет и сказка Мариши, рассказанная ею в возрасте пяти лет шести месяцев: «Жили-были черти, целых сто. Вот пошли они гулять по Московскому проспекту и встретили девочку Таню (рис. 41).

Fig. 41. Таня чертей встретила. Марина (5 лет 6 мес.).

Таня говорит:

«Черти, черти, что вы тут делаете?» — «Ищем пустой дом поселиться, а то у нас плохая квартира в лесу: к нам орлы прилетают и обижают наших деток, клюют их!» Таня говорит: «Ну что же, я покажу вам. Вот на острове Декабристов достраивается дом, попроситесь в него у рабочих». На другой день пошли черти с Таней туда. Черти просят рабочих: «Пустите нас жить в этот дом!» А рабочие говорят: «Этот дом для людей! Стройте себе сами десятый этаж на этом доме!» Черти обрадовались и стали строить: одни кирпичи кладут, другие цемент льют, получается у них хорошо. Дом у них вот такой вышел» (рис. 42).

Fig. 42. Этаж, пристроенный чертями.

Сказка эта возникла таким образом. Мариша читала с бабушкой славянские сказки, в которых фигурирует очень много чертей, тема же строительства появилась потому, что рядом и напротив дома, где живет девочка, шло строительство новых зданий,

Интересно отметить, что каждый ребенок рассказывает сказки только одного определенного характера: или описательные, или приключенческие. Конечно, это не случайность, а выражение интересов рассказчика. Славик, например, ничего но говорит об устройстве космического корабля или тех приборов, которых там «навалом» — он не знает этого, и его это не занимает. А вот Игоря, Шурика и Сережу интересует именно устройство и назначение тех вещей, о которых они рассказывают; их сказки — это рвущиеся наружу знания о том, как устроен тот или иной предмет, как он работает; для событий места тут не остается.

Во всех сказках представляет интерес не только их содержание, но и те словесные стереотипы, которые в них используются, и способы их использования.

Здесь сохраняется шаблонное начало («жил-был»), часто встречается тот или иной сказочный персонаж (заяц, поп — толоконный лоб, баба-яга и т. д.), и сейчас же всплывают ассоциированные с этим персонажем словесные стереотипы. Однако объединение этих стереотипов уже не имеет того механического характера, как у детишек трех-четырех лет. В этих сказках есть основная мысль (электропроводка в доме попа, устройство ступы-вертолета и т. п.), и словесные стереотипы выбираются соответственно ей.

Игорь описывает конструкцию предохранителя в тех выражениях, в каких это сделано в книге Б. Житкова; Шурик почти дословно запомнил описание телевизора «Горизонт-101», прочитанное вслух его отцом, и т. д.

Главное, что отличает словесное построение сказок пяти-шестилетних детей, — довольно свободное комбинирование заученных словесных стереотипов.

Сказки, сочиняемые детьми дошкольного возраста, являются сложным сплавом того, что они выучили, слышали ранее, что видят сейчас.

Если ребенок рассказывает и при этом рисует, иллюстрирует свою сказку, она обычно получается более связная и цельная по содержанию — рисунок помогает ребенку в развитии его мысли.

Рассказывая сказку, ребенок учится использовать ранее усвоенные фразы. Использует он их здесь не механически, а в новых комбинациях, создавая что-то свое, новое. В этом залог развития творческих способностей человеческого ума.

Все, наблюдавшие за развитием детей, очень хорошо знают, что малыш выражает свои мысли громкой речью. Увидев привлекательный или неприятный для него предмет, ребенок сразу заявляет об этом во весь голос. Увидев мать, он кричит: «Ма-ма!»; при виде кошки громко восклицает: «Киса! Хочу кису!»

Только на четвертом году появляется шепотная речь, а около 5 лет — речь «про себя», когда ребенок начинает думать словами беззвучно. Это и называется внутренней речью.

На протяжении всей этой книги мы все время подчеркиваем теснейшую связь речи и мышления. Вот еще один аспект проявления этой связи.

Психолог А. Н. Соколов предположил, что в раннем детстве в мозгу вырабатываются связи между тем или иным звуком и соответствующим мышечным ощущением, полученным при его артикуляции. Таким образом, слышимое и произносимое слова связываются. В первые годы жизни роль мышечных ощущений так велика, что ребенок не может их затормозить, — поэтому он еще не способен ни к шепотной речи, ни тем более к речи «про себя». В дальнейшем, по мере того как речь ребенка развивается, роль мышечных ощущений несколько уменьшается, и тогда их уже удается тормозить.

Это предположение А. Н. Соколова подтверждается теми наблюдениями, которые проведены на детях в нашей лаборатории. В начале этой главы мы уже рассказывали об опытах Г. С. Лях. В них показано, что звукоподражание у младенца полутора-двух месяцев можно вызвать только в том случае, если он видит артикуляторную мимику взрослого человека и может подражать ей. Затем, в результате того, что получаемые при имитации мимики мышечные ощущения много-много раз совпадали со звуками, произносимыми взрослыми, устанавливаются условные связи. Только теперь, услышав произносимый взрослым звук, ребенок сможет воспроизвести его, уже не видя мимики взрослого.

В дальнейшем, когда малыш начинает подражательно артикулировать слова, весь комплекс мышечно-звуковых ощущений связывается с предметом. Игра двух-трехлетних детей (у которых речь развита) обязательно сопровождается называнием игрушек и производимых с ними действий. Соня (3 года) укачивает на руках куклу и приговаривает: «Соня Лялю бай-бай положит… а-а-а! а-а-а! Ляля глазки закила (закрыла)»… Вдруг девочка пронзительно завизжала и тут же заговорила успокоительно: «Не плакай, не плакай, я тебе моёженое куплю! Ага, замолчала!»

Лишь на четвертом году ребенок начинает играть молча, производя с предметом разнообразные действия. Так, Леночка (4 года 6 месяцев) молча, сосредоточенно пеленает куклу, укладывает ее спать и затем тихонько, чтобы не разбудить ее, начинает «прибирать» в куклиной комнате. Правда, эти молчаливые действия длятся недолго. Вскоре (минуты через две-три) Леночка начинает шептать: «Вот так, а теперь пойду в магазин, надо молочка купить и кашки!»

It can be observed that when playing together or three children for some time already do something in silence. Gradually, with age, such intervals of silent games become longer. These are the moments when a child uses inner speech.

Inner speech is more difficult for children than loud. This can be seen at least from the fact that with every complication of the mental task, the guys move to a loud speech. Even at an older age, when learning to read and count, children begin to speak loudly. They cannot learn to read “for themselves” for a long time and say the words being read loudly, then after some period of training they begin to read in a whisper and, much later, in silence. When writing, children also tend to repeat what they write.

A. ii. Sokolov wanted to check how important motor impulses from articulatory organs are for the mental activity of an adult and children. To do this, the subject was given a task, but during its solution he had to clamp his tongue with his teeth and squeeze his lips. It turned out that this did not interfere with the adults and they coped with the task, but in children the mental activity was very noticeably inhibited. Hence, speech kinesthesia (i.e., impulses from articulation organs) are necessary for the child’s mental activity.

Although the role of impulses with speech muscles in adults is much less than in children, but still they have a certain value here. So, with difficulties (for example, when solving a complex task, etc.) and in adults, there is an increase in the flow of impulses from the speech muscles, although they do not say anything out loud.

In children, inner speech, which is close in form to that in adults, develops only at school age.

The Soviet psychologist L. S. Vygotsky emphasized that children's speech from the very beginning has a social character, that is, it is aimed at establishing communication with other people. The child wants to call someone, ask something, complain to someone — to get the attention and participation of the mother, father, nanny, and for this it starts using speech very early.

It is necessary to make a reservation, however, that at first only words addressed to an adult have a character: at the end of the first year of life, these are clearly expressed requests, calls, complaints.

Interestingly, up to nine or ten months of age (sometimes longer), children do not notice each other, even if they are seated side by side! They may draw attention to a bright button or pompon on the clothes of another child, but not on himself. The first words that one baby says to another do not have the nature of communication: it is not a call or a request, but rather a learned speech reaction to a situation.

The Twins of Light and Ira G. for two months were constantly in the arena for two months, but they still could not play together. If one girl saw another attractive toy in her hands, she would snatch it and say: “Siba!” (Thanks). Offended little sister with crying took away a toy and, having seized it, through tears, too, repeated: “Siba!”

The girls were taught to say "thank you" when they received something in their hands, but this was not yet an expression of gratitude, but only an automated reaction to getting things. Neither Sveta nor Ira said to each other “give-and-give” or “on!”, Which they often turned to their parents.

Kira, at the same age, playing in the playpen in the nursery, quite often took away toys from other kids and at the same time said: “Ta-ak, ta-ak”. It turns out that when he was taught to take the object correctly with his fingers and he succeeded in doing so, the teacher usually praised the baby: “So, so!”

Thus, the first words that the child seems to say to another, in fact, are not even addressed to him - just the child is taught in this situation to pronounce a certain word, like Irochka with Sveta or Kiryusha.

Only in the second half of the second year of life do children really begin to contact each other, their verbal communication takes on a social character. At first, gesticulation plays a big role, and the word serves as an addition to it.

Natasha a year ten months clutched at the doll, which played her age-mate Galya, and with pleading intonation repeats: “Yes-ah! yes-ah! ”Galya resisted at first, but when Natasha began to cry, she handed her the doll:“ Ziyami! ”(take it).

Borya at the age of two became very interested in young children and often tried to talk to them. Once he played in the garden in the sand and, seeing a boy standing nearby, about the same age, he began to call him: “De Boe! Di igat! "

(Go to Bor! Go play). At the same time, Boris was gesticulating hard with his hands.

As children grow up, the forms of their verbal communication become more complex, but this requires an increase in vocabulary.

Some psychologists tried to find out how knowledge of the right words or the lack of such knowledge affects the ability of children to coordinate their actions.

American psychologists S. Gluksberg and R. Krauss conducted interesting research in this direction. Two groups of children were taken (2 years 7 months - 4 years and 4 years 3 months - 5 years 2 months), and they began to hold the game of cubes with them. On the four sides of each cube there was a simple image of some animal familiar to children; in the center of the cube there was a drilled hole through which a rod was threaded. The game was as follows: two children of the same age were seated at a table divided by an opaque screen. The children did not see each other and what the second child was doing, but they could talk. Both children had a set of cubes and a rod. One child (the “speaker”) had cubes in a special box, from which they could only be reached, but only in a certain order, he took out the cube, called him and put them on the rod. Before the second child (the “listener”) the cubes were scattered on the table, he had to find a cube that the speaker called and also put it on the rod. So both children during the game had to build the same pyramids of cubes.

It turned out that in the younger group one verbal communication was not enough to solve this problem - the “listeners” could not pick up exactly those cubes that called “speaking” (although they knew the names of the animals depicted on them), and strung them in random order. Older children - at the age of about five - learned relatively easily how to properly fulfill the requirements of the game and willingly played it.

Then these children were given cubes, on which geometric figures were depicted, the names of which the children did not know; All other conditions of the game were the same. “Speakers” invented verbal designations for these geometric figures, for example, “it looks like daddy’s shirt”, “like a wheel”, etc. “Listeners” could not understand these descriptions, i.e. they could not relate them to any figure, and in one test was not obtained a satisfactory result.

Thus, for “own use” a child may somehow designate an object with a word, but this is not enough to establish communication with another child. Only in the case when both children associate the word with the same subject, does a two-way communication between children develop.

These experiences not only show what is needed for the word to become a means of social intercourse. Such games can be successfully used as samples to determine the degree of “social maturity” of a child.

Of great interest is the study of various forms of communication and the sequence of their development in children.

The Romanian scientist T. Slama-Cazacu dealt with this issue a lot. She conducted observations on what forms of verbal communication are characteristic of children in different age periods. Slama-Kazaku recorded children's conversations on a walk, during washing, eating and specially held games on tape.

It was possible to identify three main forms of speech reactions in children:

1. Speech reactions in the absence of a partner is the most elemental form.

2. Monologue - one of the children speaks in the presence of others, who are like an audience.

3. Dialogue - two people are active in a conversation; one addresses the other with questions and requests, the second answers, in turn asks questions, etc. This is a higher form of verbal communication.

Children are "lonely" (the only child in the family, for example), but having a sufficient development of speech, are prone to monologues. In a game with a doll, folding cubes, etc., the child talks about what he does or what the doll does.

Dialogue presents significant difficulties for toddlers and is usually very brief.

In her observations, Slama-Kazaku invited children to play a toy phone, and the content of the conversation was recorded. The conversation of children aged 2-3 years was reduced to the stereotypical repetition of the question: “What are you doing?” - “Nothing. What are you doing? ”-“ Nothing. And what are you doing? ”, Etc.

Older children (4–5 years old) are having a more connected conversation on the phone and touch on several topics, however, easily jumping from one to another, often without any visible connection. 6-7-year-old children in this game find the ability to talk with each other fairly freely and longer to focus on one topic.

In the games "at the doctor", "cooking dinner" the same age-related features of the conversation of children came to light. Younger children confine themselves to complaining: “she coughs” or “stomach ache”, a three-year-old doctor listens to the patient and prescribes a mustard plaster (regardless of what the complaints were about). The older children tell in detail how the child has caught a cold, that he has a pain, and the doctor asks many questions, advises how to treat the patient.

Dialogue as a form of speech communication is extremely important, because it contributes to the development of social relations in children. Through dialogue, one child engages the other in a common game, occupation, and establishes contact with him. Unfortunately, it is often necessary to see that even well-speaking children sometimes find it difficult to keep up the conversation in the form of a dialogue with other children. To this you need to pay the most serious attention, since if the ability to talk is not developed in childhood, it will continue to be insufficient. In games like the ones we have listed, where there are roles for talking children and topics are prompted by the situation of the game, a conversation with a two-way exchange of questions, answers and comments is greatly facilitated.

According to our observations, the development in children of this form of verbal communication is extremely helpful in memorizing small scenes from fairy tales, etc. Children then learned the turns of speech that they then use as ready-made material in their improvisations. (We have seen earlier the inclination of children to use ready-made stereotypes on the example of fairy tales and stories written by children.)

"Homemade" children have the greatest difficulty in communicating with other children. It is very important to find a child a girlfriend or comrade and teach them to "talk on the phone", play "doctor", "seller and buyer", etc. Particularly interesting for children and give excellent results of dramatization, but they can of course arrange only under the guidance and with the help of adults.

It is also necessary in a conversation with children to try to get answers, replicas from their side. Unfortunately, very often an adult himself is talking with the child, even when it is possible to build this conversation in the form of questions and answers (although this requires more effort on the part of adults).

It should be borne in mind that such games or conversations with children should not be very long: five to ten minutes two or three times a day - this is completely enough. Therefore, the work on the development of speech communication of the child will not be too burdensome for parents.

... Often the question arises whether it is possible to simultaneously teach a child to speak two languages? Parents sometimes fear that this may cause stuttering and other speech disorders.

However, practice shows that children quite easily cope with this task and the simultaneous use of two languages ​​does not cause them any complications, children do not even confuse them. It is known that in a number of countries there are two state languages ​​and children from the first years of life both teach. So, in Belgium, they learn French and Flemish, and in our country in all the Union republics, children immediately learn their native language (for example, Armenian, Latvian, Estonian, Uzbek, etc.) and Russian. The number of children with speech disorders in these republics is not at all higher than in the RSFSR, where children begin to speak only one thing - Russian.

Interestingly, the system of each language with “bilingualism” develops independently. The three-year-old Estonian Imbi is already quite fluent in both Russian and Estonian; her mother is Russian, her father is fluent in Russian, and in conversation with them the girl usually uses Russian, and with her grandmother (who almost does not understand Russian), Estonian. At the same time, Imbi does not have any confusion of languages, but she still cannot translate from one language to another. For example, a girl is asked to speak Russian, which her grandmother just asked her, but she repeats her words in Estonian. “No, you say it in Russian!” - “No, Grandma said not in Russian!” And vice versa, when Imbi is asked to translate from Russian into Estonian, she also cannot do this.

All young children, who early learn two languages ​​as spoken, have difficulty in correlating the words of the other language. This becomes possible only about four years.

In the same case, when a child is taught from the very beginning to correlate the words of both languages, he is more likely to be capable of translation. True, then he often has a confusion of words and turns of speech in both languages. For example, Galya began to learn English for about three years. At the same time, her mother constantly said to her: “The table is in English the table. Say: the table ”,“ Kisa in English the cat ”,“ Give me a doll ”will be in English give me a doll”, etc.

The girl eagerly memorized English words and phrases, and asked herself every now and then: “What about English bed? And the pillow? And how to say - I don’t want to sleep? ”Galya could translate learned phrases from one language to another, but quite often they heard from her:“ Where is my ball? ”,“ I want the orange! ”

Thus, there is no reason to be afraid of violations in the development of the speech of children, if they simultaneously learn to speak two languages. It is only necessary to bear in mind that the assimilation of these languages ​​takes place differently, depending on whether both languages ​​are spoken in the family or one of them is taught the child specifically, constantly matching words, building phrases, etc. This method It seems somewhat more difficult for babies.

Complications of “bilingualism” occur only in cases of overload of children with a weak nervous system or upon the presentation of exorbitant demands to them.

- A cat-ta-ta-ta! And kota-ta-ta-ta! - then laughing, then the mother speaks seriously, leaning toward her four-month-old son, and he responds with joyful squeals. From the outside it is ridiculous to listen to - well, what kind of "cat-ta-ta"? And why both - and mother and baby so much fun? Yes, because in the first six months of life a child needs emotional communication with adults.

The teachers of N. M. Aksarin, V. A. Petrova and others emphasize that during this period in a conversation with a child it is important not content, but cheerful intonation, a smile - this causes revival and strengthening of voice reactions in a baby.

But this does not last long. After six months, one emotionality in dealing with a child is not enough: now we need to teach him to understand some words. A mother or nanny is shown on a doll and called her "La-la!", Showing a nose, eyes, etc., and everyone calls it. It is necessary to call the subject on which the child’s attention is now focused, then the necessary conditional connections will arise quickly and be durable.

When the baby is about a year old, we are already trying to achieve a repetition of words. In girls, it succeeds to a goal, in boys a little later. In a year and a month, sculpturing for a cup: “This is a cup, a cup!” Says the mother, showing and letting her hold an object of interest to her son, and he repeats after her: “Ty-sa ... so long!” This is repeated many times, and Lyonya himself, without a hint, points at a cup and says: “Fuck! Hush! ”One-year-old Katya bursts out of her grandmother’s hands on the floor. “Kate wants a top-top?” - asks the grandmother and puts the girl on the floor, letting her cross her legs: “Top-top! Katya is top-top! ”After some time, Katya herself already declares her desire to walk on the floor with the words:“ Top-top! ”

Often parents and sisters-educators complain that they talk a lot with the child, and it’s not possible to get him to repeat the words. The reason for this is easily explained: they simply talk to the children at the moment about what is outside their circle of attention. Here, my mother dresses Alik, one year old, for a walk and tells him how they will now go to the kindergarten, and there many children are already walking, and Alik will play with them. “Alik is walking! Well, say: “Gulyat!” But the boy does not listen to his mother and diligently catches stockings, which she puts on him at this time. Of course, he will not say the words that are expected of him now, but if at that moment his mother spoke about the stocking, called him, gave him touch, pull, etc., Alik would probably have responded.

The nanny feeds Tanya (1 year and 2 months) and says: “And in-he flies a bird! Come on, bird, fly here to us! ”- and Tanya is busy with porridge and does not listen to the conversation about the bird. Вот почему, если вы хотите добиться от маленьких детей ответа, нужно говорить только о том, что они сами видят, чем заняты, что делают.

Очень важно, наконец, создавать такие условия, чтобы ребенок чувствовал необходимость попросить взрослого о чем-то или ответить ему словами. Подчас пригодится наблюдать, особенно в семье, где ребенку уделяется много внимания, что его желания предупреждаются прежде, чем он успеет их выразить словами. Только он потянется к яблоку — мама или бабушка сейчас же подают ему: «Возьми, возьми, маленький!» Он берет маму за руку и тянет в сторону двери: «Котя гулять хочет? Сейчас пойдем». В таких условиях малышу нет надобности пользоваться речью: взрослые все скажут за него сами — и он не будет пытаться говорить.

Совсем недавно к автору этой книги привели мальчика трех лет четырех месяцев, который понимает почти все обращенные к нему слова, правильно на них реагирует, но сам объясняется жестами и звуками. Славик — цветущий, веселый ребенок, врачи признают его здоровым. Почему же он не говорит? Это стало ясно уже через несколько минут. После того как мы поздоровались, мама заметила ему: «Ты хочешь ко мне?» — и сразу же подняла и посадила к себе на колени. «Тебе жарко? Снять шапочку?» — и тут же сняла шапочку и расстегнула курточку сына. Наш разговор с мамой все время перебивался ее репликами в сторону Славика — она непрерывно угадывала, что он хочет. Зачем же мальчику утруждать себя разговорами, если окружающие все угадывают и делают сами, даже не дожидаясь, чтобы он как-то отреагировал на их слова? В таких случаях труднее всего справиться с родными ребенка, убедить их в необходимости добиваться словесных просьб малыша и лишь тогда удовлетворять их. Славик, о котором здесь рассказано, был передан на два месяца на попечение родственницы, которой посоветовали обязательно добиваться речевых реакций мальчика; к концу этого срока Славик говорил целыми фразами.

В детских учреждениях также очень часто няня или сестра-воспитательница обращаются к детям в такой форме, когда словесная реакция с их стороны не требуется: «Дети, идите мыть руки!», «Сели за стол! Аня, Вова! Садитесь за стол!» Ребенок дает правильные ответные двигательные реакции — ведь у него выработаны соответственные условные связи на эти слова, но говорить самому у него нет необходимости, и его речевая активность не воспитывается. Конечно, и такие приказы необходимы, но наряду с этим и воспитательница, и няня должны время от времени задавать ребятам вопросы, просить что-то назвать и т. д., причем в таких случаях следует обращаться к определенному ребенку, а не ко всей группе. Например, ребенок играет, а его следует спросить: «Что это?» или «А что сейчас делает кукла?» и т. и. Эти обращения будут вызывать словесный ответ малыша.

Надо иметь в виду также, что ребенок конца первого — начала второго года жизни может повторить за взрослым лишь легкие, короткие слова, преимущественно кончающиеся гласным звуком. Поэтому на первых порах допустимы звукоподражательные простые слова: авка, киса и другие.

Очень важно следить за тем, чтобы все произносимые взрослыми звуки были четкими, а ритм речи не слишком быстрым: ведь мать, отец, работники детского учреждения не просто говорят — они дают детям материал для подражания. Если речь кого-то из ухаживающих лиц имеет дефекты (картавость, шепелявость, заикание), то эти дефекты станут воспроизводиться и ребенком, избавиться от них в дальнейшем будет очень трудно. Поэтому ухаживающие за детьми люди должны постараться избавиться от недостатков своей речи.

Когда вы разговариваете с ребенком, не говорите зря. Сплошь и рядом приходится наблюдать, что мама или бабушка непрерывно говорят с малышом, и, конечно, он устает от этого и уже не слушает. Речь взрослого в таком случае становится чем-то вроде звуков постоянно включенного радио — их уже не замечают.

Трехлетняя Света просится гулять, а бабушка занята: «Вот сейчас посуду домою, подмету пол и пойдем», — обещает бабушка. «Не хнычь, не хнычь, уже скоро и пойдем! По набережной погуляем, в Румянцевский садик пойдем»… — так продолжается с полчаса. Наконец бабушка освободилась: «Пойдем одеваться, Светочка! Ты слышишь?» Нет, Светочка уже давно перестала слушать, и теперь бабушке надо повысить тон, чтобы девочка обратила внимание на ее слова.

Это относится и к более старшим детям. Мама напоминает своему сыну-первокласснику: «Сейчас 2 часа, в 3 надо садиться за уроки, а пока поиграй». Через несколько минут мама замечает, что Вася очень увлекся своим конструктором, и забеспокоилась: «Ну, вот, тебя потом не оторвешь, а тебе скоро за уроки браться». На протяжении часа мать несколько раз заговаривала о том, что «уже вот скоро надо за уроки браться», а когда она объявила, что уже пора, Вася не обратил на ее слова никакого внимания. Поэтому не тратьте слов напрасно: говорите ребенку только то, что нужно и когда нужно.

В беседах с детьми родители стараются обычно дать как можно больше сведений, заботясь о развитии ребенка. Но и в этом нужно известное чувство меры. Нельзя перегружать ребенка массой сведений — здесь нужна система и последовательность. При этом не надо давать все в готовом виде, давать исчерпывающие ответы на вопросы; нужно, чтобы ребенок попытался сам догадаться кое о чем, а для этого задавайте ему наводящие вопросы. Активность ребенка — основное условие его полноценного развития…

Итак, в разные периоды развития ребенка перед родителями и воспитателями стоят разные задачи. Давайте очень коротко подведем итог. На любой стадии развития речи ребенок нуждается во внимании и помощи взрослых. На самом раннем этапе — главное, в чем должно заключаться участие взрослых, это создание положительного эмоционального фона. Далее необходимо несколько раз в день по 3–5 минут разговаривать с малышом, соблюдая следующие условия: ребенок должен видеть лицо говорящего, говорит взрослый четко и не быстро, говорит, наконец, о том, что сейчас привлекло внимание ребенка, что он делает. Как при обучении ребенка называнию предметов, так и при формировании у него понятий, нужно заботиться о том, чтобы ребенок не был пассивным слушателем, чтобы он имел возможность действовать с предметами; необходимо также добиваться словесных реакций малыша.

Малышам нельзя сразу давать словесные инструкции общего характера, которые подразумевают цепь действий. Сначала нужно давать инструкцию к каждому действию («засучи рукава» — «открой кран» — «возьми мыло» и т. д.) и лишь после упрочения цепи действий переходить к общей инструкции («вымой руки»). У детей старшего дошкольного возраста следует развивать способность правильно реагировать на инструкции общего характера, иначе в школе дети окажутся в трудном положении. А. А. Люблинская, например, подчеркивает, что некоторые дети в первом классе не умеют согласовывать свои действия с инструкциями, которые дает педагог. «Достаньте тетради и приготовьтесь писать», — говорит учительница. Большинство детей достают тетрадь из портфеля, кладут ее на стол, открывают и берут ручку. Но часть детей ограничиваются тем, что достают тетрадь и ждут инструкций к следующему действию, т. к. они приучены к этому дома, а иногда и в детском саду.

Необходимо помнить, что по мере того, как ребенок растет и развивается, нужно усложнять то, что мы ему говорим, и по содержанию, и по форме. Двухлетнему малышу показывали — вот собачка бежит, вон птичка летит, рассказывали сказку о курочке-рябе, давали ему инструкции к каждому действию и показывали их. С пяти-шестилетним ребенком отец обсуждает преимущества одного телевизора перед другими, планы на выходной день и дает ему инструкции, требующие выполнения ряда действий. А. С. Макаренко говорил, чем старше становится ребенок, тем большие и большие цели нужно перед ним ставить. А мы, физиологи, говорим, что способность планировать свои действия формируется у ребенка по мере созревания его мозга, но самый процесс созревания в большой степени зависит от тренировки. Если вы не упражняете функции мозга, то развитие их будет задерживаться. Созревание мыслительно-речевой деятельности ребенка, переход к более высоким ее уровням в большой мере определяется тем, о чем и как мы говорим с ним.

только произносит его с другой, сердитой интонацией. Мать, отец, дедушка и бабушка подолгу разговаривают с мальчиком, но идут недели, месяцы, а его речь не развивается. Он по-прежнему объясняется жестами и отдельными звуками.

Именно такие случаи, как с Сашей, когда ребенок здоров, имеет индивидуальный уход, с ним постоянно разговаривают, а он молчит и молчит, заставляют усомниться в том, что развитие речи ребенка определяется в основном тем, много или мало с ним говорят.

Для того чтобы проверить значение речевого общения для развития речи детей, были проведены специальные наблюдения. В доме ребенка Ждановского района Ленинграда совместно с логопедом М. Н. Рудневой мы выбрали 20 здоровых и физически правильно развивающихся детей в возрасте о 1 года 1 месяца до 1 года 4 месяцев. _{(СНОСКА: Логопед — специалист по лечению дефектов речи.)} Развитие речи у них было сильно задержано. Все эти дети оборачивались и смотрели на говорящего человека (т. е. давали ориентировочную реакцию на голос); трое из детей понимали несколько фраз, но лишь в соответствующей ситуации (например, на слова «возьми ложку» давали правильную реакцию — брали ложку — только за столом при кормлении; на эти же слова в манеже или в кроватке реакции не давали); у двоих детей отмечалось редкое произнесение слогов, и ни один из них не повторял слов. С этими детьми ежедневно проводились двухминутные занятия по развитию речи, которые заключались в том, что ребенку показывали игрушку и называли ее. Например, педагог ставил перед ребенком игрушечную собачку и говорил: «ав-ав», показывал корову и произносил: «му-му» и т. д., пытаясь добиться звукоподражания от ребенка.

Кроме того, с каждым ребенком персонал группы и сотрудники лаборатории стали разговаривать при умывании, одевании, кормлении, специально играли с ним. Общая продолжительность речевого общения с каждым ребенком составляла около часа за день — это очень много. Однако достигнутые результаты были незначительны: проверка, проведенная через месяц, а затем через 3 месяца, выявила лишь небольшие сдвиги — появились редкие голосовые реакции («а-ах!», «у-у-у» и т. п.) во время занятий по развитию речи.

Оказывается, степень речевого общения со взрослыми не играет такой уж большой роли, как предполагалось. Конечно, это необходимое условие для того, чтобы ребенок заговорил, но, очевидно, нужно учесть и еще какие-то условия. Какие же? Это надо было выяснить.

Здесь невольно приходит на память шуточная загадка: «Когда черной кошке легче всего пробраться в дом?» Обычно отвечают, что в темноте, но правильный ответ другой: когда дверь открыта. Эта загадка рассчитана на некоторую шаблонность нашего мышления: ответ как бы подсказывается указанием на черный цвет кошки. Однако если все двери закрыты, то и темнота не поможет кошке проникнуть в дом.

Говоря о развитии речи ребенка, мы привычно связываем его со степенью речевого общения со взрослыми — это тоже как бы подсказывается самой постановкой вопроса. Но, может быть, мы забываем о какой-то «двери», которую нужно открыть?..