3.6. Присвоение vs отчуждение - CHAPTER 3. PHENOMENOLOGY OF BODY

Это окончание невероятной информации про феноменология телесности.

...

из опыта, есть лишь смена его на другое истинное ощущение.

Просто знание без практики иных ощущений не приводит к изменению ложных чувств. Самая массовая иллюзия в истории че ловечества заключается в том, что, хотя разумное представление о расстоянии до Луны и ее размерах существует по крайней мере 2000 лет со времен Гипарха, мы продолжаем видеть ее как диск диаметром 30 см на расстоянии 1-1,5 км {Грегори, 1972). В классической иллюзии Мюллера—Лайера даже предпринятое измерение не изменяет непосредственного ощущения разной длины стрелок, а изменения воспринимаемой формы комнаты Эймса или гипотез в рисунках Рубина происходят скачкообразно: от одного «истинного» восприятия к другому. Странность переживания сюрреалисти ческих изображений или гравюр У. Хогарта и М. Эшера вытекает из столкновения взаимно противоречивых, но одинаково «истинных» восприятий.

Пример абсолютно очевидного, по мнению Дж. Мура, предло жения «Я знаю, что это моя рука» несостоятелен не только с фи лософской и логической точек зрения, но и с психологической. Оче-видность ощущения может свидетельствовать лишь о суще ствовании этого ощущения. Дж. Муру было бы весьма трудно от ветить на уже упоминавшийся вопрос Н. Винера о том, является ли искусственная рука механика, пытающегося починить автомо биль, частью механизма, с которым возится механик, или частью механика, занятого починкой {Найссер, 1981). Дело в том, что на этот вопрос не существует объективного ответа: частью механика может быть и отвертка, которой он работает, а может и не быть даже оставшаяся от руки культя. Граница, разделяющая субъекта и объект, не задана раз и навсегда, а образуется каждый раз заново и может сдвигаться в любую сторону. Если же речь идет о формах эмпирического Эго, то вопрос о локализации — это вопрос об управляемости или границе преграды, местонахождение которой не имеет фиксированного адреса, а задается либо условиями деятель ности, либо целым рядом специальных технологий.

Варианты социальной идентичности, задаваемые введением коммуникативных или социальных ограничений (или бенефитов, являющихся перевернутыми ограничениями), порождают столь же иллюзорно реальные фантомы социальной, классовой, кастовой, корпоративной или национальной идентичности. Кровь, пролитая человечеством, защищающим эти кажущиеся ему абсолютно бес спорными фантомы, лучше всяких аргументов доказывает степень их феноменологической «реальности».

3.6. Присвоение vs отчуждение

Наиболее важная особенность, позволяющая зонду «сворачиваться», — это его контролируемость, отсутствие «непредсказанных» изменений. В соответствии с наиболее фундаментальной интуицией инерции с зондом не должно происходить никаких «самопроизвольных изменений» — он должен быть механическим, мертвым проводником активности субъекта. Любая непредсказанность, об наруживаемая зондом, интерпретируется как его активность и приводит к его вычленению, сдвигу границы субъективности. На уровне непосредственно-чувственного переживания он начинает восприниматься как непонятный 6 .

С этой точки зрения познание может идти только одним спосо бом: через превращение жизни в мертвый, расчленяемый объект, ибо лишь таким образом его можно превратить в зонд. Понятое — значит включенное в границы субъекта, усвоенное. Эта особенность заставляет ученого, строящего специфический зонд — научное зна ние, использовать принцип объективации. «Созданная исследовате лем экспериментальная идеализация есть форма объективации са мого познающего разума, вынесенная вовне... К ставшему чужим, т.е. отчужденному своему же собственному бытию разум применяет тот же схематизм, что и к созерцаемому в пространстве объекту. Идеализация остается сама собой (т.е. разум не сталкивается с "иным") в том случае, когда она либо "покоится", либо находится в состоянии "равномерного движения" — изменяется в направле-

-6 Та же интуиция лежит в основе разделения на мертвое и живое. Мертвое не должно нарушать принцип инертности, а если я сталкиваюсь с его непредсказуемостью, то начинаю приписывать ему качество жизни. 3. Гип пиус, описывая восприятие кинематографа в начале века, очень точно пере дает ощущение ужаса от действия автомата, имитирующего жизнь. В норме именно границы допустимых изменений задают интуиции живого-неживо го, а их нарушения — одушевление природы. Дикарь, населяющий мир духа ми и богами, на самом деле дает наиболее очевидное, простое и ясное объяснение непонятному происходящему.

нии обнаруживаемых дедуктивно логических возможностей. Откло нение экспериментальной идеализации (в результате опыта) из со стояния "покоя" или "равномерного движения", т.е. отклонение в сферу логически и теоретически невозможного, означает для ра зума встречу с иным, столкновение с неподатливой плотностью внешнего для познающего разума бытия» (Тищенко, 19915, с. 14). Необходимость превращения познавательного акта в мертвый зонд укореняет принципиальные противоречия и ограничения объективного знания: на рациональном уровне оно может существовать лишь в такой же форме окаменелости, как и эмпирическое Эго. В этом состоят «блеск и нищета» рационального познания и объективного метода: создавая принципиальные возможности для познания, они приводят к тому, что знание, полученное в результате процедуры объективации, может быть по своей природе только мертвой струк турой. «Степень оформленности есть степень хрупкости. И именно то, что дает вещи ее бытие, именно как этой вещи, — то же самое обрекает ее к уничтожению» (Бахтин Н.М., 1993).

Иными словами, понятным, т.е. предсказанным может быть только механическая природа, а собственно субъективное, пред ставляющее собой сердцевину и сущность человека, не может по лучить статуса понятности. Когда я говорю: «Я понял, что проис ходит, я знаю это, я понимаю этого человека», — я подразумеваю, что могу предсказать развитие событий. Когда мать говорит о своем повзрослевшем ребенке: «Он стал как чужой», — она хочет ска зать, что он перестал ей подчиняться и следовать ее указаниям. Когда психиатр или психолог создает ту или иную «классификацию типов личности», он прежде всего стремится упорядочить непонятное, непредсказуемое, сведя очевидную невыводимость индивидуальных поступков к более или менее ограниченному набору стереотипных паттернов. В этом смысле понять всегда означает ни велировать подлинную субъективность, и можно довольно уверен но полагать, что подобная попытка «понимания», несмотря на ее очевидную феноменологическую убедительность, не может в прин ципе привести ни к какому пониманию. Я ни в коей степени не призываю свести психологию к бессмысленным и мутным рассуж дениям о «несказанном» или «невыразимом», но хочу лишь под черкнуть как принципиальную невозможность объективного понимания субъективности, так и принципиальную невозможность иного понимания. В этом случае мы, видимо, обречены совершать шаги, приводящие нас к утрате искомого, это не-обходимое свойство мышления, ибо только неживое и может быть у-своено, и единственным выходом психологии в этом случае может быть по стоянная рефлексия ограниченности ее выводов. Это утверждение в каком-то смысле можно рассматривать как следствие принципа дополнительности Н. Бора. Хотя И. Лакатос (1995) и полагал, что непротиворечивость должна оставаться важнейшим регулятором науки, это утверждение имеет смысл лишь в контексте гипотети ческого предела, или направление развития должно дополняться пониманием противоречия как проявления «живой жизни». Сход ное, хотя и более мистическое утверждение лежит в основе пони мания «внутреннего опыта» 7 Ж. Батаем: «Опыт это — пылкая и тоскливая постановка под вопрос (на испытание) всего, что известно человеку о деле бытия... Бог, абсолют, основа мира суть нич то, если они не суть категории рассудка. Стоит мне сказать: "Я видел Бога", — как сразу то, что я вижу, изменится. На месте непостижимой неизвестности — дико свободной передо мной, меня оставляющей в дикости и свободе, — возникнет мертвый объект теологии... (Это) суть прежде всего понятия, прибавленные к дру гим понятиям. И хотя они связаны с устранением мнимостей, сами они — расширяя области знания — становятся мнимостями. Так работает в нас рассуждающая мысль. И эта трудность выражается следующим образом: even the word “silence” produces noise ... ”(Vatay , 1997, p. 18, 33).

Из этого положения вытекают довольно важные следствия. В частности, мысль о том, что законы, посредством которых строит ся топология социального субъекта, могут быть лишь жесткими, «мертвыми». «Мягкость» закона не позволяет его интериоризовать и разрушает четкость границ ответственности. С феноменологичес кой точки зрения «закон» — это не то, что написано на бумаге, пусть оно и называется «Конституцией», а в первую очередь имен но его неумолимость, пусть нигде не записанная, ибо я могу превратить в зонд лишь негибкие, однозначно предсказуемые вещи. В этом смысле древние были правы, говоря, что « dura lex , sed lex ». Это свидетельство не ограниченности, а, наоборот, проницатель ности. Размывание карательных функций власти, обязанной быть гарантом неукоснительности исполнения закона, приводит к корро зии морали и нравственности именно потому, что «необъектив ность» законов, возможность их неоднозначной интерпретации — путь к деструкции топологии социального субъекта. Нестабильность закона-зонда — это прежде всего нестабильность меня.

Интуиция важности стабильных ограничений рождала спе циальные практики, позволявшие примирить жесткость морали с ее нарушениями. Исповеди и индульгенции имели глубочайший

-7 На мой взгляд, в понятии «внутреннего опыта» Ж. Батай пытался выра зить принципиально субъективное переживание своей «самости».

смысл, заключавшийся в возможности сохранить жесткость налагаемых христианством правил, создавая легитимный канал, в котором естественное для грешной души человека стремление к нарушению строгих запретов не подтачивало самого факта обяза тельности наиболее важных моральных скреп. Для согрешившего человека как бы оставалась возможность «начать все сначала», ибо иначе он должен был либо жить с ощущением безнадежности, либо подвергнуть сомнению сами скрепы 8 . Отказ от закона не может происходить безнаказанно для субъекта; законы могут нарушаться, но не могут отменяться. Моральная деструкция общества, осуществленная энциклопедистами, совершавшими ревизию «ненатураль ных» законов {Сад,1992), not overcome to date. From a completely correct idea that there are no fixed objective moral laws in the world, they made a completely unauthorized conclusion about the possibility of their complete abolition.

Both the world, and the body, and the phenomena of consciousness themselves equally become reality as a resisting substance, as something that cannot be taken into account once and for all, but requires constant adaptation. The content of consciousness exists as a “non-dissolved” residue. It is born from the need to overcome the opacity of non-consciousness, representing it as emotions, sensory sensations, abstract structures, language, thinking, memory, conscience, guilt, morality, etc. the subject itself can be consciousness itself. The phenomenon is objectified by the fact of representation in consciousness. The level of reference is determined by the “length of the probe” of consciousness and, depending on the border of autonomy, can extend to any point of the bundle “consciousness - body - world”. The division of the “subject-object” dyad follows the line of tense interaction, the opaque border between the elements of which creates the need for a subjective, image of objective reality. The subject itself can appear only in this gap, the point of opacity, which simultaneously generates the subject and what was called "other" in medieval philosophy. The boundary of this gap creates the topology of the subject, which is not constant and unequivocal, but born of previous individual experience and present situation. The subject’s topology does not coincide with the empirical boundaries of its body: it can

-8 Hence the question that if there is no God, then any crime is possible, because there is no supreme guarantor and, therefore, there is no undoubted punishment (see: Dostoevsky, 1958).

to be both taken outside, and immersed inside the body and even into the very content of consciousness.

As part of the probe idea, it is possible to rethink the metapsychology of psychoanalysis. I and the Super-I can be interpreted as transformed, petrified forms of the objectification of the true subject of psychoanalysis — It. In any case, this model has the advantages of economy: it postulates not three autonomous psychological formations, but only one, offering also a very specific and universal psychological mechanism of explication of its derived forms instead of the metaphorical constructions of classical psychoanalysis.

The proposed model for constructing the subject's topology has not only a purely theoretical value. In my opinion, it makes it possible in a new way to pose a number of fairly topical issues: from understanding psychopathological phenomena to problems of communication, training, education, power, pleasure, death, responsibility, guilt and freedom.

Продолжение:

Часть 1 CHAPTER 3. PHENOMENOLOGY OF BODY
Часть 2 3.6. Присвоение vs отчуждение - CHAPTER 3. PHENOMENOLOGY OF BODY